Дорога шла вверх и вверх, из деревни Сархад, мимо последних признаков цивилизации в виде редких одиноких хижин из глины и камней и полей орошения, которые нехотя держались за край деревни в конце 200-километровой дороги, уходящей от города Ишкашим на восток. Сархад находится на 3300 метров выше уровня моря, а перевал, который нам предстояло сегодня пересечь, еще на 1000 метров выше. Однако все мысли или ощущения усталости и высотной болезни вытеснило волнение оттого, что я, наконец, начинаю свое путешествие по бездорожью афганского Памира.

От Шаура тропа шла круто вверх, до небольшого плато, которое находилось примерно на трети пути до вершины. Мы пересекли его и встретили караван из ослов, который шел в противоположную сторону. Оживленный диалог между Саидом и пассажирами каравана, за которым последовало медленное и сбивчивое объяснение Саида со мной, выявил, что заброшенная деревня Барак, которая, как полагал Саид, находится в 3-4 часах от Шаура, на самом деле располагалась прямо под нами, с другой стороны плато. Через полтора часа после начала похода мы добрались до нескольких каменных строений, которые и составляли деревню. Многие из домов были соединены с пещерами.

В конце концов, мы поднялись и прошли еще около часа по более-менее ровной тропе. Когда перед нами предстал особенно впечатляющий вид на изрезанные горные пики, я полез в карман за фотоаппаратом, но безуспешно, в кармане ничего не было. Я с ужасом вспомнил, что фотокамера лежала на земле рядом со мной, там, где мы делали привал в последний раз. Используя наш быстро развивающийся языковой код, основанный на определенных словах, словосочетаниях и жестах, я сообщил Саиду, где я оставил фотоаппарат. Он тут же сказал, что вернется и заберет его. Понимая свою вину и чувствуя слишком большую усталость для того, чтобы спорить, я согласился.

Изнутри юрта выглядела абсолютно так же, как те, что я видел в Кыргызстане: вертикальная круговая стена в высоту около метра, которая затем отлого поднимается внутрь к большому отверстию в центре, примерно в трех метрах над землей. Позже я узнал от хозяина юрты, что он купил ее у киргизов, которые жили в афганской части Памира. Они покинули свои дома в Афганистане, когда сюда пришли советские войска, таким образом, став последними представителями своего народа, для которого характерен кочевой образ жизни. Странным было то, что отверстие в верхней части было открыто, несмотря на сильный дождь. Там, где приземлялись крупные легкие снежинки, ковров не было – их скатали, и посередине образовывалась большая грязная лужа. Даже те ковры, одеяла и подушки, на которых в дальнем от двери углу сидел я, становились влажными.

На следующий день нас ждал легкий 5-часовой переход на ровной поверхности через широкую длинную зеленую долину, которую местные жители называют Чподкис. Весь снег растаял, и в почти безоблачном голубом небе ярко светило солнце. Я кое-как привык к высоте и, несмотря на первоначальную нехватку кислорода, вскоре снова приноровился к ходьбе. Мы позавтракали вместе с Сарфирозом, завтрак был скромный – хлеб и подсоленный чай. Трапеза (если ее можно так назвать) проходила под звуки пения деревенских женщин и детей, которые работали снаружи. Их одежда все еще была мокрой после уборки снега. Второй завтрак у нас произошел примерно через час, когда жители деревни Матхуз пригласили нас на хлеб с простоквашей. В целом настроение у нас было хорошее. Мы смеялись и шутили, как это было в самом начале похода, и Саид заполнял все мгновения тишины своим громким нестройным пением. Только мои все еще мокрые ботинки и куртка портили положительную оценку этого, почти идеального дня.

Я проснулся посреди ночи с ужасной головной болью и пересохшим горлом. Шансов на то, что я снова усну, почти не было. Я просто лежал в полузабытьи – возможно, у меня была небольшая температура – и надеялся, что остальные скоро проснутся. Я смутно помню, как Данук и Вадуд пили чай где-то слева от меня, но как ни странно, я не стал просить их угостить и меня… Чуть позже какой-то плотный бородатый мужчина что-то монотонно напевал низким голосом, стоя перед другими тремя, все они молча склонялись вниз во время пауз в его пении… Затем не было ничего, кроме моей боли и жажды, и я лежал в тишине… Затем снова последовали пение и молитвы. После долгих часов ожидания наступил рассвет, и все остальные проснулись. Моя голова все еще раскалывалась от боли, горло мое было еще более сухое, чем раньше, и все, что я видел этой ночью, казалось скорее сном, чем реальностью.

Через час мы пришли в поселок Карчинд, он представляет собой три юрты, стоявшие рядом с большой лужей грязи, земли и навоза, в которой стояло большое стадо овец и несколько яков. На другой стороне лужи находилось глиняное строение, рядом с ним сидел старик. До того, как мы пришли сюда, Саид и я прыгали с камня на камень, пытаясь перейти речку. Затем мы остановились, Саид жестом показал, что дальше идти не следует. Мы оба сели на камни. Он помахал старику, тот не ответил. Минуты две никто не двигался. Между нами было около ста метров. Затем старик встал и вошел в дом. Через секунду он снова появился с ковром в руках. Как бы мимоходом, он ударил ковром по стене дома, затем расстелил его на земле и снова уселся на камень. И снова мы сидели друг напротив друга в полной тишине.

Усталый, голодный, больной и замерзший, в тот день я решил поворачивать назад. Ранее я планировал идти еще три дня до конца киргизской территории в Малом Памире, затем вернуться назад в Сархад, обойдя Большой Памир стороной. Таким образом, весь поход в общей сложности занял бы четыре недели. Но с меня было достаточно, мне хватило не только Афганистана, решил я, но, возможно, и такого рода экстремальных приключений в целом. Я только и думал о возвращении в Сархад, о возможности помыться и поесть что-нибудь кроме хлеба и простокваши с рисом. Дальнейшие мысли о Ишкашиме взволновали меня еще больше, а Таджикистан предстал в моих мыслях как последний оплот цивилизации, прекрасным краем, где есть вкусная еда, похожие на меня люди и крайне комфортные условия жизни. На этом я решил прервать самоистязание и вернулся в реальность.

Когда мы спускались с другой стороны перевала, сочная нежная порция мяса, которая захватила все мое воображение в последние несколько часов, исключив почти все другие мысли, чудесным образом материализовалась в реальной жизни. Мы находились примерно в трех часах от ночлега. Я шел быстро и даже не думал об отдыхе, поддерживая темп. Мне удалось полностью отвлечься от мыслей об усталости и пустом желудке. Я хотел лишь побыстрее добраться до конечного пункта нашего перехода. Мы прошли мимо каравана ослов и лошадей, который направлялся в другую сторону вместе с большой отарой овец. Он шел немного выше по склону, так что мы просто помахали им в знак приветствия.

Ужин был не особенно вкусным, но насыщенность аромата после почти двух недель пребывания на диете афганского Памира заставила меня представить, что чувствовали первые европейцы, открывшие для себя перец чили, мускатный орех и другие пряности Ост-Индии. Саид взял вторую половину макарон и разделил ее с двумя мужчинами из деревни. Он съел всего несколько ложек до того, как мужчины заметили томат-пасту, положили ее в тарелку и перемешали с макаронами. Саид по-прежнему относился к ней с подозрением и после этого маневра ел только хлеб. После ночи в палатке, которая представляла собой кусок ткани, натянутый на какие-то палки, он отказался от макарон без томат-пасты, которые я приготовил утром, заявив: «Хлеб очень очень хорошо!»