Все сохранившиеся в Архангельском картины, статуи, мебель, обстановка размещены, на основании дошедших до нас описей 1822 и 1827 годов, на своих первоначальных местах, а недостающее выполнено из коллекций усадьбы с возможно более полным приближением к первоначальному убранству. Уже первая от парадного входа комната – вестибюль – поражает своей монументальностью и художественной обработкой потолка и стен. В нишах вестибюля – мраморные группы «Амур и Психея», «Кастор и Поллукс».

Зал расположен в центре дома. По окружности зала 16 колонн, размещенных парами у стен через правильные интервалы. Шесть пролетов между колоннами использованы под входы, остальные два – для кафельных печей с врезанными в них зеркалами. Колонны поддерживают балюстраду хор. Над ними высится цилиндр барабана, в котором прорезано восемь полуарок. Цилиндр оканчивается плафоном, в центре которого изображены летящие Амур и Психея.

До 1937 года по сторонам цветочного партера над обрывом стояли трехэтажные флигеля и длинные остекленные оранжереи, замыкавшие, но не закрывавшие, благодаря сравнительно незначительной высоте, композицию парка. Из-за реки зритель видел над обрывом ровное поле зеленого партера, уступы террас со множеством скульптур; перспектива замыкалась фасадом дома с легким бельведером над ним. Подъем террас и расположение фасада дома на самой высокой точке усиливали зрительное впечатление.

Большой дом в Архангельском, построенный в стиле классицизма и переделанный после пожара 1820 года, попал в садово-парковое окружение, не соответствовавшее тогдашней моде, и потому в комплексе усадьбы создался разрыв между архитектурой дома и окружающим его парком. Этот разрыв несколько восполнялся планировкой рощ, окружающих усадьбу. Так, архитектор Стрижаков в Горятинской роще создал на пруду островок, на котором устроили птичник. В пруду разводили рыбу, приучили ее подыматься по звонку из воды; на пруду плавали лебеди, утки и гуси.

Гонзаго был видным художником-декоратором. Его имя было уже широко известно в Италии, когда он принял предложение Юсупова переехать в Россию для работы в С.-Петербургском императорском театре. Гонзаго написал ряд декораций к различным театральным постановкам. Он расписывал также дворцовые комнаты, планировал посадку деревьев в парках. Сохранилась его роспись стены в Павловске.

В Архангельском с 1811 по 1827 год существовала прядильная и суконная фабрика. Как по объему производства, так и по количеству рабочих это было карликовое предприятие. Так, в 1827 году здесь было занято 12 ткачей, 16 шпульников, 6 прядильщиков и 30 малолетних – все из крепостных крестьян Юсупова. Вся выработанная здесь пряжа шла на другие доходные фабрики Юсупова: суконную в Спасском и шелковую в Купавне.

Герцен, так же как и Пушкин, с детских лет слышал о владельце Архангельского. Отец Герцена, И. А. Яковлев, принадлежал к тому же кругу высшей московской знати, что и Н. Б. Юсупов. С восьмилетнего возраста Александр Герцен числился на службе в Кремлевской экспедиции, начальником которой был Н. Б. Юсупов. В «Былом и думах» Герцен дал приведенную нами выше красочную и меткую характеристику Н. Б. Юсупову – этому живому воплощению XVIII века.

Прекрасно понимая, сколь отличен XVIII век и его представители от людей и идей нового времени, Герцен видит в Архангельском и местах, подобных ему, лишь «пышный след прошедшей жизни», но относится к Архангельскому двойственно. С одной стороны, он понимает, как далека культура прошлого века от идей нового времени, а с другой – скорбит об этой ушедшей культуре, ибо видит, как ее оттесняет новая жизнь, новые, для Герцена, торгашеские, буржуазные порядки, ломающие эту, в детстве воспринятую им культуру прошлого века.

Самарканд – один из древнейших городов мира, и одновременно современный и красивый город, недаром его называют «сад души». Сохранившиеся до наших дней великолепные памятники средневековой архитектуры, созданные руками народных умельцев, вызывают восхищение. Блещет голубой лазурью величественный ансамбль мавзолеев Шах-и-Зин-да, поражают красотой изумительные образцы восточного искусства – медресе Улугбека, Шир-дор и Тиля-коры на площади Регистан, усыпальница Тимуридов в центре города.

Красоты Кавказа с его яркими колоритными красками никого не оставляют равнодушными. И не случайно Кавказ воспевали Пушкин и Лермонтов, Грибоедов и Толстой, красоту его запечатлели в музыке Рубинштейн и Балакирев. А. М. Горький говорил, что на Кавказе в нем впервые проснулся писатель. Горы не могут наскучить, потому что они не однообразны: гряда за грядой, как бы раздвигаясь, открывают картины неожиданные, и каждая со своей неповторимой красотой.